|
На кафедре нормальной анатомии было тихо. Занятия окончились, и в секционных залах сидели только должники да отдельные энтузиасты. Каждый, получив в кладовке у сонной Никитичны под залог студенческого билета пропитанные формалином потроха, устраивался где-нибудь со своим подносом и анатомическим атласом. Два-три человека ковырялись в трупах, согнувшись у секционных столов. Студент второго курса лечебного факультета Антипьев задержался на кафедре не по учебным делам (хотя грехов у него хватало). Задержка была служебной. Каждый день после шестнадцати часов Антипьев становился санитаром кафедры нормальной анатомии. Подработка носила не столько материальные, сколько политические мотивы – это помогало решать проблемы с учебной задолженностью. В связи с предписанием санитар Антипьев прибыл в кабинет заведующего кафедрой Басаурова. Профессор устало смотрел на сидящего перед ним студента Колобова со смешанным чувством сострадания и неприязни. - Ну так что, молодой человек? Долго будем думать? Студент Колобов возвел глазные яблоки вверх и двинул кадыком на длинной шее. - Мускулюс… мускулюс… эээ… лонгитудиналис… Басауров нетерпеливо шевельнулся в кресле и с раздражением двинул стоящую на столе банку. За толстым стеклом слабо колыхнулась чья-то печень. - Любезный, довольно жевать! Или называйте мне всю группу предплечья, или ступайте себе на четыре стороны. Колобов сморщил длинное лицо, изображая титаническую работу интеллекта. Санитар Антипьев, доселе с сочувствием наблюдавший за мучениями коллеги, тактично откашлялся. Заведующий перевел на него взгляд. - А, Миша… Послушай-ка… У меня завтра начинается препарирование с первым курсом. - Понял… - Будь добр – подыщи что-нибудь поприличней да посуше… - Угу. Проходя по кафедральному коридору к лестнице, Антипьев стал свидетелем ссоры двух студентов. Они ссорились из-за человеческой головы, которая была только одна и являла собой искусно сделанный нервно-мышечный препарат. Толстый, держа эмалированный поднос, прижимал человечью голову локтем, а тощий и взъерошенный оппонент в драном халате тянул край подноса к себе. Сонная Никитична равнодушно ожидала исхода схватки, чтобы получить у победителя залог. Антипьев спустился по широким лестницам в гигантский холл, где толпились студенты и выскочил на улицу. Ноябрьский ветер гнал в лицо колючую крупу, пока долговязый санитар бежал вдоль стены к дверям своего морга. Старый ключ, как всегда, застрял в холодном замке, но после минутной борьбы дверь подалась. В лицо Антипьеву ударил резкий запах формалина. Морг кафедры нормальной анатомии находился в подвале того же здания, что и сама кафедра. Стены его помнили ещё конец девятнадцатого века, когда в Петербурге был сформирован первый Женский мединститут. Намного позже, во времена блокады Ленинграда, кафедра анатомии Первого Медицинского не прекращала работы в самые тяжелые дни, получив невиданное ни до, ни после количество материала для секционных исследований. Антипьев зашел в свой кабинет, который представлял собой крохотную каморку с оконцем под потолком, и в сотый раз обвёл его взглядом. Продавленный диван, составленный из старых пружинных кроватей. Стол из бутылочных ящиков, накрытый клеенкой. Грязный электрический чайник и разнокалиберные щербатые кружки. Справа у окна – маленькая икона Богородицы. Повалившись на диван в ботинках, Антипьев смежил веки и задремал. Санитару приснился жаркий Адлер, в котором он ребёнком был с матерью. Под пальмами на краю пляжа стоял доцент Никитин и издали мрачно смотрел на него. Антипьев, окруженный загорающими женщинами, чувствовал на себе тяжелый взгляд доцента, но спросить не решался, а только ждал, когда тот скажет ему что-то важное. Женщины всё тянули Антипьева куда-то с собой, и он не выдержав, крикнул Никитину: - Чего глядишь? От собственного крика Миша проснулся. Проскрипела дверь в подвал, и в каморку вошел напарник и однокурсник Антипьева Сашка Кац. Здороваться большой нужды не было, так как в течение дня они многократно виделись на лекциях. Кац без лишних слов водрузил на стол литровую банку с самогоном. При виде прозрачной жидкости Антипьев приободрился. - Мать прислала. – Кац выложил кусок сала и хлеб. - Гудим! И они загудели. Только после третьей, когда самогон уже весело бежал под кожей и понуждал громко петь, Антипьев вспомнил о служебных обязанностях. - Слу-ушай… Босоуров велел трупик поприличней подготовить. - Давай ещё по одной. Они дёрнули ещё и встали. Кац, натягивая рабочие штаны, сказал: - Там в большой ванне была одна тетенька. Ничего такая. Худенькая. Сотрудники морга прошли в основной зал, где под сводчатыми потолками расположилось несколько широких ванн, уходивших под пол на два метра в глубину. Каждая была наполнена раствором формалина и битком набита человеческими телами. Чтобы трупы были полностью погружены в раствор, сверху ложилась тяжелая деревянная решетка, оставляющая на мертвых телах глубокий ребристый отпечаток. Кац взял багор и залез на край ванны. Антипьев держал его за талию, чтобы тот не свалился внутрь. Самогон всё же был довольно крепкий. - Пошарь с краю… Недавно её там видел. Кац, кряхтя, что-то подцепил и потянул на себя. Через секунду они потеряли равновесие и с грохотом опрокинулись на грязный каменный пол. Улов медленно погрузился обратно в мутный формалин. С третьей попытки удалось извлечь искомое. Трупы, проходящие через руки наших героев и попадающие после на секционные столы, оказывались здесь не от хорошей жизни. Это были пациенты психоневрологических интернатов, прожившие там всю жизнь и не имеющие близких, которые взяли бы на себя заботу об их погребении, или бродяги без имени и адреса, найденные на улице. Антипьеву с Кацем приходилось освобождать их от нехитрой одежды, вскрывать и консервировать в формалине. Они не знали, что делать с нательными крестами покойных. Будучи верующими, санитары не могли их выбросить и складывали в ящик стола. Вскоре там выросла внушительная кучка, опутанная грязными тесемками. Когда труп выдерживался нужное время в консерванте, его отправляли наверх – в секционные залы, где будущие врачи продолжали дело Галена и Пирогова. Здесь труп уже мало походил на человека – темно-коричневого цвета, формалиновое тело как две капли воды напоминало мумию египетского жреца Па-Ди-Ист, выставленную в Эрмитаже. Человек, который при жизни не имел своего дома и питался отбросами петербургских помоек, или прожил сорок лет в мрачном интернате среди душевнобольных, не зная ласки близкого человека – и после смерти не сразу находил покой. Юные медики, совсем ещё дети, вчерашние школьники, стремящиеся стать врачами, жадно кромсали папиными скальпелями кожу и мышцы, добираясь до сосудисто-нервных пучков. Хотя работы было много, в связи с посылкой из дома решили ограничиться только заданием Басаурова. Продолжение банкета последовало незамедлительно. Появился Лёня Батумов, единочаятель и однокурсник. Сотрудником морга он не был, но принимал деятельное участие в попойках, которыми нередко заканчивался рабочий день. Через час Антипьев с гиканьем возил Батумова на плечах по залу морга, лавируя между ваннами и взбрыкивая тощими коленями под грязным халатом. Кац при помощи двух заржавленных корнцангов и эмалированного лотка громко исполнял нечто ритмическое. Было очень весело. Веселье прервал старый пропойца Василий Рыбас, прозванный друзьями Палтусом. Он работал в морге много лет и дослужился до старшего санитара. Преимуществом высокой должности была возможность получения спирта для нужд морга, а значит – и распределения продукта соответственно служебным надобностям. Палтус презирал санитаров-студентов, которые менялись почти каждый год, и, к тому же, были его подчиненными. Поэтому спирта им доставалось мало; однако сегодня украинский самогон уравнял условия. Кац первым заметил помятую фигуру Палтуса и прервал оглушительную дробь. Антипьев выкрикнул ещё раз что-то и тоже остановился. Тяжело дыша, он потянулся рукой к висящим на конце носа очкам, но не успел, и очки сорвались вниз. Затем, не удержавшись, сверху неуклюже сполз Батумов. Палтус обвёл собрание мутными глазами. - Значицца, так… Веселимся… А работать - дядя будет?.. Надо сказать, что подчинённые тоже не питали к Палтусу особого почтения и презирали его ещё более, чем он их. - Веселимся, веселимся! – с раздражением передразнил начальника Антипьев, оторвавшись от изучения разбитых очков. – А работать будет – дядя Палтус! Пока Палтус соображал, чем парировать выпад, Кац глупо хихикнул и потянул Батумова к выходу. Антипьев тоже вознамерился покинуть рабочее место, но Палтус преградил ему путь. - А ну… За работу, сучье вымя! - Пусти. Палтус с сопеньем вцепился ему в лацканы. Старый халат отчаянно затрещал. Весовое преимущество было на стороне Палтуса, и через секунду противники тяжело возились на холодном полу. В голове у Антипьева были удушье и кромешная тьма, по шее наждачно елозили вонючие руки… На выручку ему пришли Батумов с Кацем, выдрав из цепких клешней пьяного руководителя. Не дожидаясь, когда Палтус поднимется на ноги, друзья устремились к выходу. Василий Рыбас хотел рвануться в погоню, но тут его настиг сильнейший приступ тошноты, с которым он не справился. Сил хватило лишь на то, чтобы отползти в угол. Ночь Антипьев провёл дома. Правда, как он туда попал, неизвестно. Кажется, ещё где-то они пили, сначала в рюмочной на Ординарной, потом на улице. Обрывком в памяти сохранилась картина: в подземном переходе играют музыканты - саксофон, гитара и бубен, а Батумов с Кацем танцуют в паре, едва держась на ногах. Вся сцена запомнилась как-то снизу: видимо, Антипьев лежал на полу перехода. Под утро Миша увидел эротический сон. Женщина легко коснулась его щеки, и от этого прикосновения вниз к животу пробежала приятная дрожь. «Какой небритый…» - засмеялся призрачный грудной голос; рука взъерошила его волосы. Миша потянулся к блузке, которая с готовностью распахнулась… Сладкая тяжесть наливала всё тело, пока они сбрасывали одежду; Антипьев провёл по её спине и вдруг ощутил рукой ребристый отпечаток деревянной решетки. Тяжело заворочавшись, он проснулся. В институт Антипьев приехал только к обеду. Как всегда, аудитории к тому времени гудели, как ульи. Во время большого перерыва на улице между корпусов толпились студенты, из-под наброшенных на плечи курток торчали белые халаты. Потом начался практикум по гистологии. Долго сидели за микроскопами. В перерыве к Антипьеву подскочил взъерошенный Кац. - Слушай… Ты сегодня внизу не был? - Нет… - Антипьев слегка поморщился и потер висок – голова ещё болела после вчерашнего. – А что? - Да тетенька наша… Мы её где оставляли? - Где?! Да как обычно. На столе у ванны, мы же её вчера для Басаурова подготовили. Надо сегодня в зал к нему поднять. - Её там нет. Антипьев на миг представил, как наформалиненный лысый труп женского пола открывает дверь подвала (как? чем?) и на перекрёстке Толстого и Рентгена садится в дребезжащий мёрзлый трамвай… К нему (к ней?) подходит контролёр, а препарат в качестве оплаты протягивает свой нательный крест. - Мы с неё крест снимали? - Чего? - Да нет, это я так. Кац нервно оглянулся. - Слушай. Тут не до шуток – Басауров труп требует, и тебя велел найти. Я сказал, что всё будет. Пошел вниз, а там её нет. Антипьев снова поморщился, пытаясь что-то сообразить. Но ничего путного в голову не приходило. - Пошли, посмотрим. Кац оказался прав. Полчаса они шарили баграми в ваннах, заглядывали в углы и закоулки подвала – всё тщетно… Труп бесследно исчез. Потом, наспех найдя в глубинах своих ванн нечто подходящее, они судорожно привели препарат в порядок и потащили наверх. Басауров сидел с первым курсом в секционном зале. Когда потные Кац и Антипьев ввалились с носилками, громыхнула старая застеклённая дверь; ряд белых колпаков повернулся в их сторону, а свинцовый взгляд заведующего оставил в животе Антипьева неприятную линию. «Ч-черт…» - сгружая труп на мраморный стол, Антипьев вдруг снова увидел трамвайного кондуктора с рулончиками билетов на грязной сумке; тусклые глаза трупа, наполовину прикрытые веками и глядящие сквозь морозное стекло трамвая. Куда он мог деться? - Не думай об этом. – говорил ему Кац через час. Они стояли в распивочной. – Есть вещи, которые выше человеческого понимания. Сильно напиваться в тот вечер они не могли, так как через день предстояло серьезное испытание по биохимии. Кафедра эта славилась своими суровыми законами. Несмотря на свое разгульное регулярное пьянство, друзья очень любили медицину и, в случае необходимости, подвергали себя суровой аскезе. К тому же, Антипьев учился в институте второй раз - три года назад он был отчислен за академическую неуспеваемость. Пришлось поступать снова. Антипьев подрабатывал репетитором, натаскивая сопливых богатых школьников для поступления в престижный Первый Мед. Результаты были хорошие – почти все питомцы Антипьева становились студентами. Ему, знавшему наизусть программу вступительных экзаменов, не составило большого труда самому поступить вторично, несмотря на бешеный конкурс; однако снова отчисляться и поступать было уже как-то несолидно. Поэтому Антипьев старался сильно не запускать учебу. Два дня они безвылазно сидели в общежитии у Батумова. - Молочная кислота содержит асимметричный атом углерода и поэтому может существовать в виде двух энантиомерных форм… - Кац напряженно расшифровывал собственные каракули в растрепанном конспекте. Антипьев вслушивался, лежа на продавленной проволочной кровати. К исходу вторых суток голова распухла от биохимии, чая и табака. – В организме… является одним из продуктов гликолиза. Из-под паркета доносилась глухая возня. Это орудовали крысы. Батумов с силой грохнул пяткой в пол, от чего Кац вздрогнул и поднял голову. Возня под полом затихла. - Я от них спрятал мешок с грязными носками на шкаф. Так они, сволочи, вчера ночью забрались туда по бельевой веревке с этажерки. Все носки изгрызли. - Все равно дырявые были. – не удержался Антипьев. - Две пары новых почти. – с достоинством ответил Батумов и прислушался. Возня под полом возобновилась. - …недостаток кислорода вызывает восстановление пировиноградной кислоты в молочную с участием кофермента…- Кац попытался вернуть разговор в рабочее русло. Из-под пола слышался скрежет зубов о камень. Кац засмеялся с явным удовольствием. - Я им все норы цементом замазал. Грызут теперь. - Мне знакомый новую отраву обещал. – Батумов дунул в папиросу. – Отличная отрава. Вызывает нарушения в плазменном звене свертывающей системы крови. - И что? - Как что? Крыса дохнет от множественных внутренних кровоизлияний. - Верно… Что-то у меня голова уже совсем не варит. – Антипьев закрыл красные глаза и скороговоркой пробормотал на церковный манер: - Никотинамид-аденин-динуклеотид-фосфа-а-ат! Кац с шумом сгрёб конспекты в кучу: - Всё, хватит… И да поможет нам святитель Спиридон Тримифунтский! Эта присказка пошла от Василия Рыбаса. Часовня святителя Спиридона Тримифунтского, что на Большом проспекте Васильевского острова, находилась прямо под окном коммуналки, где обитал старший санитар со своим семейством. Поэтому Палтус поминал его к месту и не к месту. Антипьев лежал на койке с закрытыми глазами. Имя святителя последним проникло в сознание, смешавшись с углеводородными кольцами и каталитическими ферментами. Под веками проплыло лицо Палтуса, искаженное заиндевелым окном трамвая. На следующий день все прошло благополучно. Они сдали зачет и договорились через полчаса встретиться у рюмочной. Антипьев заскочил на кафедру анатомии и, поднимаясь по лестнице, встретил унылого Колобова. В руках тот имел череп, а под мышкой – толстенный атлас. - Привет… - как всегда, Колобов говорил кисловатым голосом. - Вы куда? - Да вот, биохимию сдали… - не сумев сдержать облегчения, улыбнулся Антипьев. – Будем пиво пить. А ты? - А я… взял вот этого… м-мудака, - Колобов с ненавистью посмотрел на череп. - Пойду учить. Завтра пересдавать надо. Антипьев с сочувствием кивнул. - А ты слыхал? – длинное лицо Колобова вдруг оживилось. – Что Палтус-то ваш отмочил? - Что такое? - Так он ведь сейчас на сутках сидит. Нализался, скотина, у себя в морге, и ночью таскался по Петроградской с трупом в обнимку. Еще и продать его пытался, говорил – мощи Спиридона… Спиридона … - Тримифунтского? - Точно! А ты откуда знаешь? Через десять лет Антипьев станет преуспевающим гинекологом, работающим в дорогой клинике. У него будет жена и двое детей. Колобов, с большим трудом закончивший все-таки институт, врачом так и не станет. Устроившись охранником в один из валютных магазинов, он будет убит шальной пулей во время ограбления. Но пока они оба не знают этого и разговаривают, стоя на лестнице. Кириши, 2006 г. |