|
Работа у меня собачья, сказать откровенно. Главный врач муниципальной поликлиники. Народ вопит, врачи бегут, начальство ругает. На дворе – начало 2005 года…Моя работа – ходьба по лезвию бритвы, с одной стороны которой – нищее население, с другой – такие же нищие врачи. И те, и другие озлоблены до крайности. Попробуй-ка им всем угодить… Но это – цветочки. Обычная работа, так сказать. Ягодки – это льготные лекарства. Наше государство пообещало инвалидам, что бесплатно снабдит их медикаментами. Инвалиды обрадовались. И ринулись в аптеки. Но не тут-то было. Сначала надо выписать рецепт. А к врачу попасть непросто. Не беда - ведь инвалиду все равно заняться особенно нечем. Вот и сидит он целый день в очереди. Наконец, вываливается инвалид из кабинета, зажав в руке заветную бумажку. Приходит в аптеку, а там лекарства такого нет. Другие – пожалуйста, а именно этого – нет. - Как нет?!! – трясется инвалид. – Да ведь по телевизору… Да вы… Да я… Его губы угрожающе синеют. Но работника аптеки этим не удивишь. - Гражданин! Не кричите… Вот, попейте. Мы вас поставим на учет. – Работник аптеки знает инструкцию назубок. – Закажем для вас лекарство, а когда оно поступит, пригласим за ним по телефону. Инвалид гремит вставными зубами об стакан. Стук пластмассы сливается с пением медалей на груди. Работник аптеки раскрывает толстый журнал учета и вписывает в него номер телефона. В тот же день черный пластмассовый факс заглатывает заявку на лекарство для инвалида. Таков порядок. Заявка уходит на областной склад. Дальше все идет не так уж гладко. Какие-то лекарства приходят, спору нет. А какие-то приходится ждать месяцами. И исправить положение я не в силах, как ни стараюсь. Пишу письма прокурору и губернатору, прикладываю копии наших заявок, привожу леденящие душу примеры, из которых дети-эпилептики – самый невинный… Бесполезно. Аптека льготного отпуска находится прямо в поликлинике. Это сделано для удобства больных – чтобы не бегать лишний раз по городу. От аптеки до моего кабинета – десять старческих шагов. В приемной толпятся льготники – инвалиды и ветераны всех мастей. Это те, лекарство для которых почему-то не поступило. Они стучат по моему столу костылями и угрожают. В основном – лично мне. Я пытаюсь что-то объяснить им, но они не слышат. Луч света в этом темном царстве – заведующая аптекой Ольга Борисовна. Для меня она – просто Оля. Она только что закончила институт и очень молода. Только этим можно объяснить то, что Оля согласилась работать в подобном месте за такую зарплату. Правда, я и сам не намного её старше. Каждое утро Оля заходит ко мне и докладывает обстановку. Количество необеспеченных рецептов растет. Журнал учета пухнет и скоро закончится. Инвалиды в судорогах бьются у прилавка аптеки. На тонких Олиных пальцах ажурные кольца. Воротничок блузки обнажает шею и начало ключиц. Белый халат облегает стройную талию. Оля очень красивая. Хотя и не в моем вкусе. То, что она не в моем вкусе, я стараюсь повторять себе почаще. У меня - любимая жена и двое детей. Выслушав доклад, я даю Ольге распоряжения: продолжать работать по инструкции, завести новый журнал учета, потолще, а у аптеки вывесить телефон областного склада – пусть инвалиды тоже туда звонят. Оля уходит, а я провожаю взглядом её голени. Так мы работаем. Однажды Оля не зашла, а позвонила по телефону. Голос её был несколько растерян. - У нас проверка… Может быть, вы к нам зайдете? Ну, к проверкам нам не привыкать. Я зашел в аптеку, протолкнулся через очередь, проводившую меня косыми взглядами, и открыл дверь в Олин кабинетик. Там увидел незнакомую тетку в кофте с блестящими пуговицами, что-то бодро строчившую на большом бланке. Увидев меня, она отрекомендовалась. Имя-отчество сразу испарилось из моей головы, организация же – Роспотребнадзор – осталась. - Вот, составляю акт. – Кивком головы тетка указала на Олю. – Об административном взыскании. - То есть? - Наложим на нее штраф. - Не понял… - я вопросительно посмотрел на Ольгу. Та стояла расстроенная, закусив губу. Тетка засучила рукава кофты и снова взялась за перо: - Ну, рецепты-то необеспеченные у вас в аптеке есть? Есть. А это нарушение прав пациента. Я должна наказать руководителя аптеки, в данном случае… - она заглянула в протокол, - Ольгу Борисовну. Я почувствовал, что начинаю закипать. Стремительно и неудержимо, как блестящий чайник в рекламном ролике. - Да вы думаете, что говорите?! Все заявки на склад мы направляем своевременно. А уж почему нам лекарства не присылают в срок – разберитесь с поставщиками! Я с грохотом выдвинул стул на середину маленького кабинета и уселся, засунув руки в карманы. Тетка приопустила глаза и пожала плечами: - Придет время – разберемся. Но сейчас по закону я должна наказать руководителя аптеки. – И добавила слегка извиняющимся тоном: - Иначе никак. - Да я молюсь каждый день, чтобы она не ушла в коммерческую аптеку! Там зарплата в пять раз больше! А вы её наказывать собрались… Уйдет она завтра – кто здесь, в этом дурдоме, работать будет? Вы, может быть?! Но тетка была стреляная. Не вступая со мной в дискуссии, она снова объяснила, что по-другому никак, что штраф она накладывает минимальный – тысячу рублей, и даже разделяет мое негодование. Но помочь ничем не может. Я почесал в голове. Никак не могу от этого отвыкнуть; руководитель, ответственное лицо – а замашки, как мама говорит, мальчишеские. К тому же мне никак не избавиться от перхоти. Впрочем, перхоть на белом халате не видна – одно из преимуществ моей профессии. - Послушайте… Раз уж никак не обойтись без протокола – не оформляйте его на заведующую, хотя бы! Пишите на меня, ведь я тут за все отвечаю. Тетка чуть поразмыслила: - Это можно. Скомкала написанный бланк и достала чистый. Через полчаса я начертал внизу протокола: «Протестую!!» и расписался. Тетка выдала мне копию, и натягивая на кофту подобие длинного сюртука, отороченного сизым мехом, сказала: - По закону вы должны уплатить штраф в течение десяти дней. - Вот еще! И не подумаю. А на вашу организацию подам в суд. В тот же день я призвал юриста Диму и велел готовить документы. Через неделю все было сделано, и мы отправили пакет в Федеральный суд Санкт-Петербурга. Прошло два месяца. Начатая тяжба стала забываться и отступила в длинный ряд начатых, но незавершенных дел. Забот хватало и без этого – на пенсию ушло еще два терапевта. Как ни упрашивал я их поработать хоть немножко, в глазах старых врачей стояли измотанность и безразличие загнанных лошадей. Теперь вместо полагающихся по штату двадцати терапевтов у меня оставалось только шесть. Нескончаемые вереницы больных, проклинающих все и вся. Восьмидесятилетний ветеран, кроющий фронтовым матом блеклую, равнодушную женщину – своего участкового доктора. И грузный, красномордый, воняющий чесноком травматолог, бессовестно вымогающий деньги у больных. Однажды я увидел в почтовом ящике тонкий белый пакет. Обратный адрес – служба судебных приставов. Разорвав конверт, я пробежал глазами по бумаге. Неуплаченный штраф… Пени… Вам надлежит… в противном случае… опись имущества… Ага, вот – Роспотребнадзор, льготные лекарства… Все ясно! Эти крысы не успокоились. А кстати, каково мнение нашего суда – самого гуманного суда в мире? - Алё? Дима! Это Петров. Как там жалоба наша в суде поживает? - Я пытался недавно узнать, звонил туда… Ничего не говорят. Надо ехать, и лично встречаться с судьей. - А по телефону поговорить нельзя? Нам в один конец три часа пилить. Приедем, а его на месте не окажется. - Я пытался им объяснить… Говорят – ничего не знаем, приезжайте в часы приема. - Та-ак… И когда это? - Ближайшие – в понедельник, с десяти до часу. Делать нечего, собрались мы и поехали. Отстаивать правое дело особенно легко, когда тебя домогаются судебные приставы. Приехали в Питер; покрутились на Обводном в поисках нужного адреса среди облупленных, рыжих кирпичных коробок и торчащих труб. Вот он, храм правосудия. Замусоленный, несвежего желтого цвета. Кстати, в Питере все дворы-колодцы покрашены почему-то именно желтым. Фасад приличной красочкой - зеленой там, или розовой, а двор – обязательно мутно-желтый. А этот – еще и снаружи, как наизнанку: всё по-честному… Долго плутали внутри здания. Этажей много, коридоры длинные, путаные, лестницы гнутые, крутые. Все захватанное, засаленное, несущее на себе жирный слой казенности и равнодушия. По коридорам сновали безликие фигуры с бумагами в руках. Вспомнился Кафка. Гениальный был человек, что и говорить. Наконец – вот она, нужная дверь, одна из сотни. Табличка: «Федеральный судья» и в пластиковое поцарапанное влагалище засунута бумажка: «Зубкова О.С.» - Здесь… - Дима посмотрел на часы: - Без пяти десять. Подождем. Мы сели на деревянную скамейку. Ждать пришлось недолго. Минут через десять явилась какая-то дама и, погремев ключами, скрылась за дверью. - Она? – я покосился на Диму. - Наверное… Подождем немного для приличия. Может, сейчас пригласит. Но приглашать нас никто не собирался. Выждав некоторое время, мы постучались. Потом вошли и оказались в просторном зале. Справа – ряды деревянных крашеных скамеек, слева – длинный стол, за ним три кресла с высокими спинками. На стене распростерся двуглавый орел. В углу – железная клетка. И ни души. А где же вершители судеб? Дима глазами показал на дверцу за креслами. Не туда ли «суд удаляется на совещание»? Снова постучавшись, мы приоткрыли дверь в святая святых. - Можно? И, хотя в ответ раздалось лишь нечто невнятное, вошли. Посреди небольшой комнатки за столом, заложив ногу на ногу, сидела уже знакомая нам дама и с явным неудовольствием рассматривала нас белесыми глазами. В руке её дымилась длинная сигарета. - Вам кого? Дима выступил вперед: - Нам судью Зубкову, Ольгу Сергеевну. Дама шевельнула линялыми бровями, не спеша затянулась и выпустила дым частично в потолок, а частично в нас. - Зубкова – это я. - Мы по жалобе о льготных лекарствах. Вокруг стояли облупленные этажерки, на которых вкривь и вкось громоздились наваленные бумаги - картонные папки, какие-то бланки, листы. На столе Зубковой царил такой же хаос, увенчанный толстой стеклянной пепельницей. Зубкова пожала плечами: - Не могу вам ничего сказать – сейчас у меня начнется заседание. И снова смачно затянулась. Тут я понял, что надо действовать решительно: - Во-первых, мы специально приехали к вам из другого города. В часы приема, между прочим. Во-вторых, мной активно интересуются судебные приставы…Нам необходимо решение суда. Дмитрий Евгеньевич… подскажите – в какой срок суд должен был рассмотреть наше обращение? Удар был меткий – Зубкова ёрзнула в кресле и переменила позу на менее праздную. Дима откашлялся, но она его опередила. - В любом случае придется подождать… Сейчас я скажу, чтобы разыскали вашу жалобу. - А сколько ждать? Она снова напустила на себя равнодушно-начальственный вид: - Ну, этого я не могу сказать. Однако в глазах её сквозило беспокойство нечистой совести. Дима незаметно потянул меня за рукав: - Хорошо-хорошо… Мы подождём. – И показал мне глазами на выход. Мы удалились в коридор, но от дверей я все же, обернувшись, присовокупил напоследок: - Имейте в виду – мы приехали издалека и долго ждать не можем! Дима утянул меня за собой. Краем глаза я успел заметить, как Зубкова давит окурок в пепельнице. В коридоре мы уселись на скамью, и Дима, будучи искушенным в судейских делах, раскрыл мне глаза на происходящее: - Никто и не думал нашу жалобу рассматривать. Валяется где-нибудь, поросшая пылью. Сейчас они её разыщут и примут решение. Скорее всего, в нашу пользу - чтобы мы шума не поднимали. – Вид у Димы был довольный. – Так что надо ждать. По коридору каблуками процокала какая-то девчонка и зашла в дверь к Зубковой. - О! – Дима многозначительно поднял палец. Через пару минут девчонка вышла и спросила у меня фамилию и адрес проживания. Записала в бумажку и поцокала обратно по коридору. Округлые джинсовые ягодицы упруго двигались в такт шагам. Дима проводил её прищуренным взглядом и усмехнулся: - Ишь ты! – Потом, расстегнув куртку, откинулся на спинку скамьи и закрыл глаза. - Ты чего тут, спать собрался? – Я по натуре своей ждать не люблю. – Как ты думаешь, долго нам тут сидеть? Может, в другой раз приехать? Дима открыл глаза и успокаивающе протянул: - Сергей Иваныч! Это же суд… Люди ждут годами! А нам всего-то надо чуть посидеть… Давайте подождем. - И снова опустил веки. Я оглядел длинный коридор. Кроме нас, тут было еще несколько человек, томящихся у других кабинетов. Высокий кавказец, облаченный в кожаный плащ, вышагивал туда-сюда и нервно крутил на толстом пальце ключи от машины. Иногда он приосанивался, как горный орел, и хозяйски осматривался вокруг, но неуверенность его была явной. Три старухи, сбившись в кучку, как потрепанные наседки, о чем-то шептались, то и дело бросая подобострастные взгляды на проходящих по коридору судейских. Наша джинсовая девчонка еще пару раз дефилировала в кабинет Зубковой и обратно, держа в руках какие-то бумаги. Дима бдительно провожал её глазами и косился на меня с многозначительной миной. Так прошло два часа. Наконец дверь отворилась, и нас пригласили войти. Мы застали Зубкову в той же позе. Она опять курила, но выражение лица было более благостное. Сесть, правда, так и не предложила. Но нам на это было плевать. Главное – решение принято в нашу пользу. Правда, обоснование для этого суд нашел идиотское: - Ведь нет приказа, по которому вы отвечаете за льготное лекарственное обеспечение… Так что и взыскание на вас наложено неправомерно. Я выслушал это с отмороженным лицом. Приказ районного мэра о назначении меня ответственным за льготную аптеку был. Но если суду угодно считать, что его нет – пожалуйста… Мы взяли у Зубковой бумагу с решением и поблагодарили за проявленную мудрость. Она пожала плечами и мотнула головой – дескать, нет проблем, обращайтесь... На улице Дима сказал: - Это надо отметить… Мы зашли в кафе и взяли по сто пятьдесят. Я сижу в своем кабинете. Напротив меня – мужчина лет сорока пяти. Я листаю его амбулаторную карту. Меланома. Метастазы в печень. Препараты для лечения заказаны. Очень современные. И очень дорогие. Возможно, они помогут ему. Но их поступления аптека ждет уже два месяца. Мужчина говорит глухим голосом - о том, что денег на покупку лекарств у него нет. В лучшем случае, он соберет на половину курса лечения. Что он молодой, что у него дети, что он хочет жить. Я отвечаю привычными словами: мы делаем всё, что можем… Лекарство заказано… Но повлиять на поставщиков не в наших силах… Я писал уже во все возможные инстанции… Если он напишет тоже – быть может, дело сдвинется быстрее. В глазах его, почти потухших, я не вижу главного – веры. Если у больного нет веры – он уже наполовину мертв. Мужчина уходит. Я почти физически ощущаю оставшееся после него чувство боли, безысходности, страха. Непрерывным внутренним усилием я стараюсь не пустить в себя этот синюшный сгусток, отстраниться, уйти от него… Это постоянное, многодневное сопротивление превращается в бугристую хрупкую корку, и чтобы сохранить её, я действую как робот – механически выполняя свою работу, смотрю сквозь людей, плачущих и умирающих у меня на глазах. Иначе корка лопнет под напором человеческих страданий, которые раздавят меня, уничтожат, сожгут… А у меня – дети, и я хочу жить. Входит Оля. В её руках – еженедельная сводка по аптеке. Она смотрит на меня понимающим взглядом и слегка улыбается. Я вижу её свежие губы, и мне становится легче. «Она – не в моем вкусе…» - говорю я себе и тоже пытаюсь улыбнуться. Гатчина, 2006 г. |