|
Мы молодые были тогда, волосатые и наглые. Хотя, уж если честно, наглыми были мы, когда нам ничего не угрожало. При виде разжиревшего дембеля-десантника под градусом наглость наша испарялась мгновенно. Трусоватые были ребята. Хилые, дравшиеся только друг с другом (да и то в детстве), кроме гитар да палочек барабанных в руки ничего не бравшие. Худосочные рокеры-музыканты. Как раз тогда мы ПТУ закончили. По восемнадцать лет нам исполнялось, и впереди светила армия. Идти в армию нам, конечно, не хотелось. Имелись планы получше: играть свою музыку, вместе, честно и бескомпромиссно, и в скором будущем занять полагающееся место на музыкальном Олимпе. Только вот с армией надо бы как-то разобраться… Вариантов было два: «косить» по здоровью или поступать в институт. Второй - предпочтительнее. А то назовёшься психом один раз – потом всю жизнь не отмоешься. Зато в институт попадёшь – наоборот, из дурака-пэтэушника в приличные люди выйдешь. Куда же поступать? Надо бить наверняка. Пока в Питер на электричке из Киришей своих волочились, полистали справочник «ВУЗы Ленинграда», со знающими людьми поговорили. Нашли беспроигрышный вариант: сельскохозяйственный институт в Пушкине. Отделение «производство яиц и мяса птицы на промышленной основе». Конкурс - ниже не бывает, одна целая пять сотых человека на место. В основном поступали туда кавказцы, плохо говорящие по-русски, и выходцы из махровой сельской местности. Мы среди них, мягко говоря, чужеродно смотрелись в своей джинсовой амуниции и с волосами до плеч. Подали документы. Вступительные экзамены – сочинение, биология и химия. К слову сказать, по химии в девятом классе мы дружно остались на осень. Знаете, что такое «на осень»? Это значит, оценка за год – два балла. Все лето надо было ходить к химичке, худой женщине с визгливым голосом, заниматься какой-то мурой – пробирки там, колбочки… Химию лучше мы знать не стали, но крови она попортила нам изрядно. В десятом классе тоже, конечно, не особо старались. После школы - ПТУ… В общем, подготовка по вступительным предметам была еще та. Сочинение мы написали, с этим-то проблем никогда не было. Леха цитаты Лермонтова сам сочинил. Я говорю: - А если просекут? - Да брось ты. – отвечает. – Что они, всего Лермонтова, что ли, наизусть знают? Биологию тоже сдали кое-как, напороли чушь какую-то про утконосов, по тройке получили. Последний экзамен – химия. Самый серьезный. Я первое задание у соседа справа списал. Правда, потом выяснилось, что вариант был другой, но я этого сразу не понял. Все равно больше ничего написать не смог. Экзаменатор посмотрел в мой листок, потом на меня: - Чижиков! Ты откуда, - говорит, - такой? - Из Киришей. - Вас там что, в Киришах ваших, химии совсем не учат? - Ну почему ж - совсем? - отвечаю. – Учат, в принципе. Но слабо… - Да уж… Был тут перед тобой еще один. Тоже волосатый. Подумал и рукой махнул: - Ладно, учитесь… И тройку поставил. В общем, зачислили нас. Всей командой. Леха – гитара, вокал, Шурик – бас, я, Валерий Чижиков – барабаны. Долго ли, коротко ли, являемся мы на вручение студенческих билетов. Весь курс новоиспеченный собрался, человек сто. В основном – потенциальные спецы по крупнорогатому скоту, ну и нас, птичников, голов двадцать. Расселись в аудитории, мы на задний ряд забрались. В президиуме вся местная знать – профессора, доценты; во главе наш декан. Ничего такой мужик, в «тройке». На жилете пуговиц штук двадцать. На голове укладка, лака не меньше флакона вылито. Я думал, он всегда с такой прической ходит, а потом узнал, что нет, это он для торжества специально постарался. Сначала они речи говорили, про сельское хозяйство. Потом началось вручение студенческих билетов. Долгая процедура: каждого называют по фамилии, пока он выкарабкивается, пока идет в президиум… Там ему декан руку жмет, а тетка с брошкой - документы вручает. Зато есть возможность рассмотреть будущих однокурсников. А главное – однокурсниц. Оказалось, есть очень интересные особы. Леха посидел-посидел, повертелся, заскучал маленько, а потом говорит: - Давайте будем декану руку жать. Сильно. - То есть? Леха показал глазами: - Видал? Ему руку все аккуратненько подают… Он подвоха не ожидает. А мы ему – р-раз! – и нажмем по-мужски! Посмотрим на его реакцию. Только уговор – каждый со всех сил жмет, все трое. В общем, договорились. Леха по алфавиту раньше нас идет, его первого вызвали. Мы с Шуриком сидим, наблюдаем. Вот он к декану подходит, тот улыбается во всю ширь, Лехе руку пожимает, и вдруг лицо его напряглось как-то, и он говорить перестал. Но руку не отнимает. Леха, смотрю, тоже напыжился… Потом расслабились оба, руки разняли, и тетка Алексею билет подала. Декан озадаченно так Леху взглядом проводил, а тот на место сел. Слышу, спрашивает декан у тетки: - Это кто? А та отвечает, лучезарно улыбаясь: - Это ребята из Киришей. Потом еще человек двадцать по списку вызвали, декан увлекся снова, каждого приветствует, руку трясет – душка. Дошла очередь и до Шурика со мной. Сначала его вызвали. Шурик к декану подошел, и тоже поднажал со всей мочи. Но декан в этот раз быстрей среагировал; в глазах блеск такой появился, азарт. Стиснули руки друг другу, покраснели, давят… Потом отодвинулись, тетка Шурику студенческий протянула, а декан у нее спрашивает: - Тоже из Киришей? - Точно! – отвечает. А тут как раз я подхожу. Он увидел, что волосатый - сразу же подобрался как-то бочком: - Киришский? - Киришский! – говорю, и тут он как вцепится мне в руку! Ну, я не оплошал, был готов к броску – схватились мы с ним при всем честном народе. Профессура сидит, смотрит с недоумением, а наш декан вспучился, глаза кровью налились, галстук сбоку, зубы стиснул и шипит: - Знач-чит, киришский?.. А я жму со всей дури, ладонь вспотела, отдуваюсь и тоже сиплю: - К-киришский!.. Потом он, видать, опомнился, хватку ослабил, воздух выдохнул. Прическу поправил и тетке говорит: - Хорошие ребята. Нормальный мужик он оказался, наш декан. Так нас в студенты и приняли. А потом учеба началась. Но оказалось все это неинтересно. Мы в основном репетировали. Вечером – в актовом зале (нам аппаратуру сразу же в профкоме выделили, как узнали, что мы музыканты), ночью в общаге на гитарах да на кастрюлях, а днем спали. Так что было не до учебы. Но время быстро пролетело, глядь – и первая сессия. Мы ситуацию оценили трезво и говорим старосте курса Фортуне, плечистому человеку с хитрыми взором: - Уходим мы, Фортуна. - Да бросьте, ребята! Все хвосты можно сдать… Надо только поднапрячься. - Не хочется нам напрягаться, Фортуна. Производство яиц и мяса птицы – не наша стихия. Мы это поняли. Видит Фортуна - решение бесповоротно. - Ладно, дело ваше… Но я прошу – поддержите родной факультет на прощанье. - То есть? - Через три дня в институте конкурс молодых талантов. Сыграйте там – и можете валить. Честь факультета – не пустой звук. Подрепетировали мы особо забойные вещи, с утра аппаратуру установили, настроили. Я на педали хай-хэта пружину поменял. Начался конкурс, народу - полный зал. Сначала всякие танцы, хороводы… Фортуна под гитару «Группу крови» исполнил. Мы в это время за кулисами на троих две бутылки сухого раскатили, для бодрости духа, и тут объявляют: - От зооинженерного факультета выступит рок-группа «Свободные художники»… Вышли мы на сцену, парни шнуры в гитары воткнули, я за установку сел… Легкий холодок в животе, когда видишь из-за барабанов и тарелок заполненный зал, десятки глаз и ушей, секундная пауза перед первыми звуками музыки; дыхание барабанов, замерших своими чуткими прочными мембранами, готовыми взорваться тяжким грохотом или рассыпаться сухим шелестящим треском… Первые такты, которыми словно разгоняешь по рельсам тяжелую повозку с гладкими колесами, она катится все легче, легче, ритмично толкая упругие волны драйва, и вот ты уже летишь, подкидывая с каждым ударом в топку; и уже не ты ею, а она тобой движет, тащит тебя, сердешного, мчит, заполняя изнутри ярким, ослепительным звоном тарелок… Занял наш факультет первое место. А мы на следующий день документы в деканате получили, ключи от общаги сдали – и прощай, сельское хозяйство! Однако министерство обороны про нас забывать не хотело. Сделал я одну попытку спасти положение, пошел на крайнюю меру. Решил дураком на призывной комиссии прикинуться. Ну, не то что бы дураком, но как бы не совсем нормальным. Стал психиатру объяснять, что я - музыкант, гениальный барабанщик, каковых не бывало в природе, и в доказательство вытащил барабанные палки, да как выдал ему прямо по письменному столу, по всем его бумажкам, со всеми дробями и синкопами, с максимальной подачей и амплитудой… Эффект произвел вроде достаточный, но потом все же раскусили меня психиатры, и пошел я служить в армию. Кстати, концерт этот наш последним оказался. Кто куда разбрелись мы потом по жизни, и больше не играли вместе. А жаль. Здорово было… Гатчина, 2007 |